***

Их было только трое.

Один любил говорить на эту тему.

Другой не любил.

Третий об этом молчал.

 

Один серьёзно говорил на эту тему.

Другой не серьёзно.

Третий об этом молчал.

 

Один верил в то, что говорил.

Другой не верил.

Третий молчал.

 

Так и прожили они всю жизнь втроём.

У четвёртого.

***

У него были принципы.

У него был опыт.

У него были знания.

У него были ответы.

У него даже была концепция.

У него даже был путь.

Он очень многих поражал, впечатлял и удивлял.

 

А у неё ничего этого не было.

Ничего-ничего.

И она совсем никого не поражала, не впечатляла и не удивляла.

Никого-никого.

 

Она удивляла только Бога.

 

***
На яхте было весело.
На яхте было пьяно.
На яхте было многолюдно.
Парни были зубасты.
Девки были босы.
Парус был бел и огромен.
— Смотрите!
Все отвлеклись от коктейльных соломинок.
Вдалеке, на пустынном берегу, на вершине голой возвышающейся над стелющимся вечерним туманом скалы неподвижно стоял маленький человек в чёрном плаще.
Несмолкающая музыка обиделась на умолкнувших.
Чрезминутное возвращение к коктейльным соломинкам было бурным.

Он спустился со скалы.
И быстро пошёл домой.
Исписанный накануне лист помог разжечь в камине почти погасшие поленья.
— Какая ерунда, — подумал он, глядя на подбирающееся к словам пламя:

«Белеет парус одинокий,
В тумане моря голубом…»

 

***
Ворон гаркнул свою последнюю песню.
Шип обломился.
Ворон упал замертво.
Сухой Розовый Куст вспыхнул идеальной Чёрной Розой.
Соловей взгромоздился на ель.
Глянул сверху на лежащего ворона.
На страшную Чёрную Розу.
Ухмыльнулся.
Отвернулся.
И стал жадно смотреть на дорогу.
В ожидании прохожего.
Крепко сжимая в клюве кусок сыра.

 

***

Он посмотрел на подаренную отцом новую машинку раздавленную тяжёлым скороходовским ботинком Сашки Иванова и зарыдал.

Он сглотнул горловой комок и перешёл на другую сторону улицы, чтобы не встречаться с любимой Светкой, идущей за ручку с Лёвкой.

Он смотрел в небо и ждал, когда перестанет течь кровь из разбитого Чомбой носа.

Он смело и справедливо высказал всё, что хотел, своему начальнику, когда вышел из его кабинета и плотно закрыл за собой дверь.

Он постоял над выскользнувшей и разбившейся только что купленной бутылкой водки, обречённо поматюкался и пошёл за второй.

Он отнял руки от её груди, ещё с минуту посмотрел на прямую линию монитора и отключил аппарат.

Он стер стекающую на глаза кровь, направил дымящийся самолёт на вражеский эшалон и запел: «Ніч яка місячна, зоряна, ясная…»

Будем жить.

 

***
Он сидел на берегу, бросал в воду камешки и смотрел на расходящиеся круги.
Иногда он останавливал свой взгляд и прищуривался.
Тогда круги замирали.
И начинали сходиться обратно к центру.
Он вздохнул.
Встал.
И пошёл от берега.
«Скучно», — сказал он и выбросил через спину горсть оставшихся камней.

По воде от камней расходились треугольники и квадраты.

 

***

Это была странная гусеница.

Вместо того, чтобы, как все, лопать без перерыва сочную листву с деревьев, она ползала вокруг старого пустого кокона и много думала.

После её смерти на земле остался ещё один кокон, ничем не отличающийся от других.

Правда, на внутренней стороне его было нацарапано: «Всему своё время».

 

***
Удивляется Земля мудрости людей.
Удивляется Солнце мудрости людей.
Удивляются другие планеты мудрости людей.
Удивляются другие звёзды мудрости людей.
А и как иначе?!

Ведь никто на небе больше не знает, когда наступает Новый год.

 

 

***

( у Львиных ворот)

— И зря ты хмуришь брови, и ругаешься, и бьёшь меня по бокам, когда я упрямлюсь и не хочу идти дальше, — говорил очередному своему седоку старый ослик. — Вот Он, помню, тогда, когда я заупрямился и не захотел идти дальше, только улыбнулся, потрепал меня по загривку и прошептал пару ласковых на ухо…

 

***
«Нет, ты только посмотри!
Какая я красивая!
Какая я воздушная!
Какая я лёгкая!
Как я могу летать!
Как я могу порхать!
Как мною все восхищаются!
Я – само совершенство!» —
говорила она ей.

«Да и я, в принципе, —
в восхищении…
Хотя, мне кажется,
всё это –
полная фигня…
Ты лучше посмотри,
как я сейчас
стану умирать», —

ответила гусеница бабочке.

 

***
Она влюбилась в него с первых звуков его флейты.
Она подошла к нему и спросила:
— Ты кто?
— Я крысолов, — ответил он. – А ты кто?

Она смутилась.

 

***
— Я не умру?
Спросила она, зная ответ на свой вопрос.

— Конечно, нет!
Ответил я, зная ответ на её вопрос.

Поговорили минуты три.

От моей лжи пошёл пар.

Она улыбнулась:
— Вы хороший. От Вашей неправды мне так тепло. Поговорите со мной ещё…

Она не умерла через сутки.

Это я снова умер.

 

***
На него никогда не кричала мать.
На него никогда не кричал отец.
На него никогда не кричали старшие братья и сёстры.
На него никогда не кричали друзья и приятели.
На него даже жена никогда не повышала голос.
Он и сам никогда и ни на кого не кричал.

«Ну, и что… Подумаешь…» —
Подумал Мунк.

 

***
— Ну, ты-то хоть меня понимаешь?! –
отчаянно спросил он его.
— Да, ладно тебе!
Не парься.
Не заморачивайся.
Конечно же, я тебя понимаю!
Да и как мне тебя не понять?!
Ты же не мог поступить иначе!
Ты же вообще ничего другого уже сделать не мог! –

успокаивал,
сидя рядом с ним на облачке и болтая ногами,
Леонардо
своего друга Казимира.

 

***
— А ну-ка, спой-ка что-нибудь!
— Да я… это… как бы…
— Ну?! Чего ты?! Спой!!!
— Да я… это… как его… Да не умею я петь!!!
— Ну, слава Богу. Понял, наконец-то. Проходи!

Архангел Михаил пропустил Шаляпина и крикнул:
— Следующий!