Указательным пальцем левой руки
на девятом ладу я струны прижму
и на верхних аккордах речитатив
я на низкие темы вновь заведу.

Этот нудный, из песни акына, мотив,
эти рифмы со стоптанных башмаков
я и сам с удовольствием сдал бы в утиль,
да взамен не останется ничего.

Я себя в полнолуние славы чужой
поэтическим графом Дракулой мню,
и не верю я в то, что болен простой
графоманией некурабельною.

Растяните-ка на гармошке меха!
И частушку лихую спойте о том,
как распяли меня на буковке «ха»
и серебряным грудь пробили пером,

чтобы больше не слышать песен моих
даже в красном сельклубовском уголке,
не транслировать чтоб с субтитрами их
на понятном для каждого языке!

Я ж провою в ответ про то, как не жил,
как листы со стихами будущих лет
пополам разрывал я и не тужил,
вынося аккуратные стопки в клозет…

А потом мы все вместе станем вопить
новый вальс, но опять про смерть и любовь.
И найдётся для вальса жгучий мотив,
и отыщется рифма, лучше, чем «кровь»…

Старых мальчиков хор избавит меня
от недугов, и недругов, и от дум.
Из тугой головы всё выкину я,
лишь оставлю для эха песню одну.

Указательным пальцем левой руки
оторвавшись от струн, я вам погрожу —
не сулите мне жизни с красной строки,
всё равно не отдам вам песенку ту…

2000