Жили-были три брата. Старший, Фёдор, – умный. Средний, Петруха, – так себе. Ну, и третий, Ванька, – это уж как и полагается. Дурень дурнем.

Приснился им как-то на Страстной, с четверга на пятницу, сон вещий. Один на всех. Старичок седенький во сне энтом пальчиком им грозил. И кажному дату похорон его наказывал. И год, и день, и час…

Фёдор опосля встал ранёхонько. И сразу за дела взялся. Ну, там, типа, – дом, сынок, дерева всяки. Ни минуты покоя не знавал. Всё работал, работал… Ну, и уработался. Ухайдокался насовсем. Задо-о-олго до срока старичком указанного каньги свои откинул.

Петруха, тот с утра того самого пятничного стакаху самагона забубенил. И-и-и – понеслась! Девки, гулянки, «эх, пить будям, гулять будям, а смерть придёть помирать будям!»… Ну, и тоже не намного старшого пережил. Тоже совсем не тот предсказанный годок на крестике его дубовом выцарапали.

А Ванька, сон проглядев, на другой бок повернулся и дальше засопел. Так с тех пор и стал валяться на пецьке цельными днями. Как и раньше. Встанет, правда, иногда, пожубряет, что Боженька пошлёт, муху на стекле пыльном поймает, в фортовку ия выпустит, на Солнышко зажмуримшись да улыбнумшись глянет – да и снова на пецьку завалится, всяки думки думать, мечты мечтать, да сны поглядывать…

Заходил я к ниму тута намедни. Сёмушками угостил. Про сон тот давешний, вещий, про который братаны евонные мне ране рассказывали, вспомянул. Да только махнул рукой Ванька. Вроди и был, говорит, сон какой-то. Да тольки чё мине дедок тогды сказанул – убей, Лёшк, не припомню…

Зевнул Ванька и к стенке отвернулся.

Дурак. Чего с него взять.