Контрольным выстрелом в висок
в меня был третий вбит звонок,
и первый шейный позвонок
отправил вниз последний вздрог.

И там, внизу, змеёй шурша,
из пяток выползла душа.
И без души и не дыша
рванул я, атомы круша,

на крепостную стену лбов,
в кипящий свет прожекторов.
И оркестровой ямы ров
был нем и страшен без голов.

Из сердца выпущенный звук
влетал в динамики и, вдруг,
преображался мой «тук-тук»
в молотобойный мерный стук.

А эхо, в роли палача,
стучало щёлканьем бича.
Но зал под пыткою молчал.
Но зал дышал — и я дичал!

Я, как заправский изувер,
тянул из вас за нервом нерв,
и многократным «тур ан лэр»
сплетал из нервов сотни сфер!

Но натяжение росло.
И в напряжении свело
меня всего. И на чело
упала тень. И началось!

На двести градусов, без крыл,
я в «гран жете» себя раскрыл,
и, разрывая нервы, взмыл!
И зал не выдержал! И взвыл!

А я летел уже не злой,
без тени, лёгкий, неживой!
Летел над сценою пустой
и над Землёю голубой!

Но смять небесную парчу
и вверх, по Лунному ручью,
уплыть не смог я… Счёт — в ничью.
Я завтра снова полечу.

2000