Ах, где ж вы, ноченьки короткие?!
Где ж вы, весёлые деньки?!
А за оконною решёткою
не те мерцают огоньки.
А то не звёздочки, что во поле
любви раскачивались в такт,
а то смолит на вышках «вологда»
тобой мне посланный табак.
На небе сером бледные
три облачка дрожат.
Кружит по морю Белому
да чёрная баржа.
На горке — церковь-храмушка
с пробитой головой,
а под горою — травушка
с кровавою росой.
К груди прижав сухую корочку,
лежу спелёнутый тряпьём.
Душа, взлетев, сидит на жёрдочке
над оголённым алтарём.
Там только тень креста оконного,
зияют небом купола.
Слепы там стены безиконные,
глухонемы колокола.
А по ступенькам каменным —
солёный ручеёк.
Слезинка скачет аленькая,
а за ней — ещё.
Позволит только мёртвому
небесный вертухай
тринадцать дюжин чёртовых
пройти ступеней в рай.
Лишь на рассвете боль бессонная
тропинкой лунною уйдёт,
и паутинки струнка тонкая
мне колыбельную споёт.
Снежок молоденький нетающий
вспорхнул над вздрогнувшей Землёй —
найти не может остров Заячий
под белым саваном покой.
Рогами коронованный
в обугленной ночи
наш кум гогочет с вохрою,
копытами сучит.
А за птенцов наказана,
всем чайкам напоказ,
скулит лиса безглазая
с лисятами без глаз.
В судьбу сыграю я с монеткою —
дано ль мне песенку допеть,
иль чайкой белой с чёрной меткою
дано отсюда улететь.
Подброшу денежку привычно я,
ту, что ты мне с собой дала.
А та монетка — необычная,
а на монетке — два «орла».
На небе сером бледные
три облачка дрожат.
Кружит по морю Белому
да чёрная баржа.
А с публикою светскою
под музыку плывёт
к причалу Соловецкому
да белый теплоход…
2002