Лежачая-плясовая или Частушки во время чумы

Сон мой взлетел вверх, да без меня снова…
Глазки открываются. Здравствуй, день новый!
Здравствуйте, зеркало и моя рожа.
Жить мне не хочется. Помирать — тоже.

Лежу я на кушеточке,
под языком — таблеточка,
а рядом — мои деточки
с их мамками. И всё.
А я помою ноженьки,
да попрошу у Боженьки
какой-нибудь дороженьки
ещё…

Матом покрыла всех злым да гремучим
раненная молнией жирная туча.
Хлынуло что-то из места раненья —
дождик ли, слёзы, иль кровотеченье?

Лежу я без подстилочки
в кювете на развилочке
с травинкою-былиночкой
в оставшихся зубах,
в тюремной чёрной робочке
с сухою хлебной корочкой,
с заточкою-отвёрточкой
в штанах.

Белыми флагами облаков манит,
но капитулировать небо не станет.
Не обольститься бы зовом небесным —
небо ли это, ещё неизвестно…

Лежу на скате крыши я,
на ангелов обиженный,
но всё прекрасно вижу я
в оптический прицел.
Вон, белокрылой стаею
летят они над банею!
Вниманье! Начинаю я
отстрел…

К вечеру Солнце созрело, поспело,
ягодою красною свесилось с неба.
До горизонта осталось немножко.
Падай же, Солнышко, к Богу в лукошко!

Лежу, как на диванчике,
я на руках у Танечки —
мне хорошо у Танечки,
и ей со мной легко.
Я ж не грудной малышечка
и не мужик, а… книжечка.
Я — тоненькая книжечка
стихов.
1998