*

 

КРЕНДЕЛЬ

(крендель)

 

На годовых часах — девять ноль. Перекрёсток кризисов. В стране. В семье. В душе. На работе.
Ссылка. На север. Обязательное в советское время распределение. Я — один на весь Лоухский район анестезиолог-реаниматолог. Единственный. На все случаи жизни. На все близлежащие деревни и посёлки. На все критические ситуации. От родов до суицида. От горы Пяйнур на границы с финнами на западе. До устья Керети на Белом море на востоке. От полярного круга над Чупой на севере. До той самой «Кемска волость» на юге.

Заскакиваю к себе в деревянное, в старом под снос больничном корпусе организованное, общежитие. Где живу. Это рядом, в полуминуты ходьбы, с новым кирпичным зданием больницы. Где работаю.
Завариваю кофе. Включаю кассетник. Кассета уже месяц не меняется. Только переворачивается. Башлачёв. Самое то. Наверхосытку ко всем моим и нашим кризисам.
Заходит Веня. Водитель со «скорой». «Борисыч, загляни в гараж. Там тебя ждут».

Пару недель назад откачали одно ножевое. Так, ничего особенного. Селезёнку удалили, да кровушки капнули. Вот, только дядька был особенный. Вор. В законе. Фамилия — Булкин. Погонялово – Крендель. Перстни, купола – всё, как положено. С бабой своей нынешней, сожительницей, чего-то не поделил по-пьяни. Она его и пырнула. Только пришёл в себя после наркоза, подозвал меня. Не говори, говорит, доктор, никому, что меня Люська почикала. Не говори. Засмеют.
Ерунда какая. Весь посёлок уже в курсе. Но – обещаю. Больному нельзя волноваться.

Это две недели тому назад. А сейчас — я иду за Веней. Заходим в гараж. Проходим в подсобку. На столе, обшарпанном костями домино и прожженном окурками, лежит и стоит изобилие. Для периода кризисов – сказочное. Колбаса – копчёная. Рыба – красная. Водка – настоящая. Во главе стола, сидя на высоком списанном из операционной табурете, как на троне, по-хозяйски обняв рядом стоящую ту самую Люську, лыбится жёлтыми фиксами Крендель. После третьей откуда-то из-за спины он достаёт шестиструнку. Бант — на грифе. Девки-переводки — на деке. «Борисыч, Веня говорит, ты лабаешь классно. Даже своё чё-то поёшь. Сбацай, пожалста, нам с Люськой. Пожа-а-алуйста!»
И что. И ничего. Бацаю. Неделю назад написанную. Ту. Свою. Самую больную. «На посошок».

05.05.2015

 

***

Все, наблюдающие солнечное затмение, становятся ненадолго реаниматологами.

 

***
(рассматривая картины Пиросмани, вспомнив про Церетели)

Талантливый человек талантлив во всём.
Это его существенно отличает от гения.

***
Перед тем, как обратиться к другу, надо подумать.
Перед тем, как обратиться к самому близкому другу, думать совершенно не обязательно

 

***

(перелёживая в любимой ванне, перечитывая любимого «Онегина»)

Если ты, Страна, хочешь, чтобы за нами пришло спокойное, послушное, понимающее тебя поколение, то тебе, Страна, срочно нужно отменять все свои запреты и возрастные ограничения на всё то, на что ты их наложила!
И не менее срочно накладывать их на всех этих «пушкиных», «толстых», «достоевских», «чеховых» и т.п. !!!
Торопись, Страна! Времянеждёт!!!

 

***
Мне страшно и не уютно в любой толпе. Но особенно пугает толпа счастливых людей.

 

***
В ситуации, когда нечего сказать, или говорить уже бесполезно — дурак всегда что-нибудь, да скажет.

 

***
(шлёпая себя по ладоням, тянущимся к клавиатуре)

«В начале было Слово … » Вот именно. А всё остальное — графомания.

 

***

(собираясь за водой на родник)

Расту. Всё меньше привлекают моё внимание «пушкины». Всё больше интересуют «арины родионовны».

 

***
Ну, да. Ни «сжигание». Ни «вырубание топором». Ничего-то они не боятся.
Но верное средство против них всё-таки существует.
Это — их «ненаписание»

 

***
(глядя на соседских близняшек, Фому и Ерёму)

Жаль, что они оба — мужчины. Обломов и Штольц.
Они могли бы произвести на свет идеальное потомство.

 

***
Карлсон улетел.
И Малыш понял, что он потерял.
А Фрекен Бок поняла, что она приобрела.
А Карлсон ни хера не понял.
Но зачем-то обещал вернуться.

 

***
Губит людей не пиво.
И не вода.
Людей губит ожидание лучшего.

 

***

О том, что говорил Он тогда, что хотел донести до нас – так много написано, так много показано, так много говорено …
А мне вот стало крайне любопытным узнать, каким было Выражение Лица Его, когда Он всё это говорил.

02.04.2015

***
«большевсегоразныхкрасокуходитнанаписаниесвоегочёрногоквадрата»

01.04.2015

***
Мне не интересны они, сытые, ухоженные и хорошо одетые, обитающие в красивых особняках и путешествующие по разным местам, ничем не болеющие и долгоживущие. Мне не нравятся они, если они походят друг на друга. Но если они особенные, оригинальные и привлекательные, я к ним тоже равнодушен. Я знаю про их существование. Я не сторонюсь их. Но стараюсь с ними близко не общаться.
Мне нравятся другие. Голодные, больные, копошащиеся в помойках, неприкаянные и никому не нужные. Я их иногда привожу к себе домой. Согреваю. Отмываю. Откармливаю. Одеваю. И снова отпускаю. К вам.
Я очень люблю вас, мысли-бомжи.

 

***
Мне кажется, я могу доступно, ясно и понятно донести до всех любую свою мысль.
Вот только при этом у неё появится один большой минус.
Она станет доступной, ясной и понятной для всех.

 

***
(глядя на грязный весенний ручей)

Мы только обводим несмываемыми чернилами то, что уже давно написано про нас простым карандашиком.

 

***
(листая сборник русских пословиц, периодически поглядывая на мартовское безумие за окном)

Тревогой наполнена песня синички
Средь радостных звуков весенней земли.
Кончается жизнь безмятежная птички –
Вон, — слышите?! — к людям летят журавли!

 

***
(заткнув уши и зажмурив глаза)

У нас продолжаются споры.
У нас всё в отметинах – «враки!»
Всё ближе подходят к нам горы.
Всё громче свистят на них раки.

 

***
(бесплатный рецепт для психотерапевтов от девяностолетней бабы Василисы из села Покровское Белозерского уезда Вологодской губернии)

«А я, Лёшк, ужо много годков кажно утро тропинку цишшу! Мяту иё от нацяла до конца. От снега да памших листьев…
Во-о-о-на, вишь, ту тропинку?! Ну, да. Энту самую. На погост.»

 

***
Перед тем, как окончательно улететь в бездонную пропасть мы соревнуемся друг с другом в умении как можно выше перед этим подпрыгнуть.

 

***
Кайфовее всего начинать читать Конфуция в том возрасте, когда требуется не обогащение ума и приобретение мудрости, а уже их подтверждение.

 

***
Особенно лживы мы бываем тогда, когда стараемся сказать кому-то сущую правду.

 

***
Когда человеку кажется, что он говорит умную вещь, у него становится очень дурацким лицо.

 

***
А отдыхаю я после своей работы всего минут по двадцать.
Пока еду на своём чёрном авто домой.
Надеваю чёрные в пол-лица очки. В чёрное дупло отсутствующего зуба вставляю сигарету. Открываю окно со стороны водителя. Вываливаю в него руку с закатанным по локоть рукавом чёрной рубахи и уже не скрывающим длинную сивую волосню на предплечье и большой блестящий будильник на запястье. Врубаю на полную жутчайший блатной шансон. И еду. По улице Ленина. И ещё бибикаю проходящим, не замечающим меня стервам.

Жена говорит, что я шизофреник…

*

ПРОСТИЛ

*

«Я бы назвала тебя Глафирой».

*

Прополоскала тряпку. Выжала. Вода в тазике помутнела. Стекающая по стёклам окна вода наполнилась весенним солнцем.

*

«Он бы звал тебя Глашей».

*

Протёрла ещё раз. Ещё раз прополоскала и отжала. Окно блестело. Вода в тазу почернела. Взяла старую газету. Скомкала. Стекло под ней запело.

*

«А люди сегодня уже величали бы тебя Глафирой Ивановной».

*

Тыльной стороной ладони отвела со лба повлажневшую седую прядь. Опёрлась о подоконник. Нелегко спрыгнула. Повернула голову. Солнечный зайчик трепетал на фотографии. Взгляды встретились. Вчера он стал моложе её ещё на один год. Тогда, за закрытой за ним дверью, он был старше её на пять лет.

*

Звонкий шлепок. Дребезжание стекла. Обернулась. Огромная грязная клякса стекала по стеклу. Рванулась к окну. Распахнула. И тут же ещё шлепок. По ней. Белая застиранная рубаха и раскрасневшееся лицо присоединились к стёклам. Стёрла грязь с лица. Открыла глаза. Улыбнулась. Ещё шире улыбнулась. Засияла. Руки с тряпкой прижала к груди. Легко вдохнула. Легко выдохнула. Взгляды их встретились.

Он тоже широко ей улыбнулся. Во весь полуполный гнилыми зубами рот. Освободившимися от комков грязи ладонями мазал себя по лицу. И смеялся. «Гы-гы-гы! Гы-гы-гы!» И качался. Справа налево. Слева направо.

Хорошо ей стало. Светло. Чисто. И ему хорошо было. Ему. Убогому. Местному дурачку Митьке. «Гы-гы-гы! Гы-гы-гы!»

*

А потом он запел:
«Цистенький цетверо-о-ог! Цистенький цетверо-о-ог!»

*

ПРО ПОТОП

Ноги у неё такой длины, что она кажется безрукой. Юбка заставляет вспоминать про государство Лихтенштейн. Конечно, я иду к ней. А она – ко мне. В это время другие продавщицы нашего большого городского букиниста продолжают опустошать в неё очередные обоймы своих парабеллумов.
— Могу чем-то помочь?
Для такой на такой вопрос ответов у меня масса. Выбираю самый безобидный.
— Да. Хотелось бы узнать о возможном наличии в вашем магазине одной очень интересующей меня книжки.
Длина и сложность моего ответа порождают первый «чтототутнетак» в её венчающей ноги головке. И всё-таки она рискует продолжать общение.
— В нашем магазине все книги есть в компьютерной базе данных. Пройдёмте, пожалуйста, к компьютеру.
«А зачем нам компьютер? Я что, компьютерщик что ли?!» — парафраз из захаровской «Формулы любви» до моего языка так и не добирается. И ладно. Всё-равно ничего не поняла бы. Настроение моё продолжает улучшаться цунаминским темпом.
— Название книги, будьте добры! – глаза в глаза, пальчики над клавиатурой.
— «Житие протопопа Аввакума» — вот так вот, сразу, сходу, быка за рога. Не, правда, а чё я буду рассусоливать?!
В глазоньках её мелькает второй «чтототутнетак». Но не сдаётся. Молодец. Умница. Первое слово набирает правильно. Хотя после каждой буквы поворачивает головку за получением от меня, глядящего на экран, немого одобрения. А экран уже превращается в арену гладиаторов. А я — в гражданина Рима. Первое слово было только разогревом. Я жду настоящего боя. Я жду крови. Я жду смерти.
«Про» набирает, не глядя на меня. Замирает.
— Простите, не расслышала, житие про … кого?
Что я, зверь что ли?! Сжалился. «Протопопа» набираем вместе.
Я доктор. Испарину на её лбу растолковываю вовремя и верно. С третьим словом не рискую. Отбираю клавиатуру. «Аввакума» уже пишу сам. А она пока отдышалась. Ожила. Но вот поднятый мною кверху большой палец истолковывает не верно. Не по-римски. Снова заносит свою длань над всемогущим алфавитом. Я расслабляюсь.
И тут она резко, хлёстким ударом, из-за пояса, снизу, короткий свой меч всаживает мне в брюхо по самую рукоятку.

— А теперь автора назовите, пожалуйста!

*

ПУЛЬКА

***
Ерофей был шариком. Обыкновенным шариком. Когда его только надули, он умел весело и беззаботно летать. И ему это нравилось. Потом у него отросли ручки и ножки и он стал бегать по дорожке. И ему это тоже очень нравилось. Но за ручки и ножки цеплялись Земные Дела и Заботы. Они ползали по земле. Они были цепкими и тяжёлыми. Они не давали Ерофею летать. И со временем он совсем разучился летать. Только о том, что он шарик, иногда ещё вспоминал.

***
Мы познакомились с Ерофеем на демонстрации в поддержку. Там все друг друга поддерживали. Мы шли с Ерофеем рядышком и тоже поддерживали друг друга. «Что б не улетели», — странно пошутил Ерофей. У нас в руках были воздушные шарики. Ерофей глядел на свой голубой и часто моргал. Он не хотел, чтоб они вытекали. Но они всё равно вытекали. И я их видел на лице Ерофея. Вот тогда Ерофей и сказал мне, что он шарик. А ещё он сказал, что мы все – шарики. Только забыли об этом. И летать разучились. Поэтому и не можем спокойно взять и улететь. А просто все когда-нибудь сдуемся. Или лопнем. И только останутся после нас никому другим не нужные (своих хватает) Земные Дела и Заботы.

***

«А ещё, я постоянно думаю о пульке», — добавил Ерофей.

*

КОЗЯВКА

***
Я Серафиму не люблю. Серафима чистенькая. Серафима аккуратненькая. Серафима умная и культурная. Папа у Серафимы председатель профкома на большом заводе. Он ходит в шляпе. Мама у Серафимы работает в райпо. Она ходит в шляпке. А ещё Серафима очень брезгливая. И очень страшненькая. Я терпеть не могу Серафиму. Но мне приходится делить с ней одну на двоих литую деревянную парту.

***
Я смотрю в глаза учительницы. Мои глаза под поднятыми в удивлении бровями не мигая внимательно слушают её. Я не кручусь. Сижу ровно. Спина прямая. Правая рука согнутая в локте не живой лежит передо мной. Как положена. И как положено. Левая под партой тянется к Серафиме. На указательном пальце левой руки огромная зелёная козявка. Глаза Серафимы состоят только из зрачков. От ужаса. Она не сводит их с козявки. И отодвигается от неё со скоростью приближения её к ней. Ужас Серафимы и скамейка парты оказываются не бесконечными. Серафима грохается на пол.

***
Я иду за вешалку. За вешалкой моё место. Я стою там наказанный до конца урока. Я повторяю фокус с козявкой ещё несколько раз в течение месяца. Я бы делал это каждый день. Но подходящие козявки появлялись не часто. Меня пересаживают от Серафимы. Я добился своего. Победа.

***
С возрастом я потерял способность избавляться от не приятных мне людей. Я их терплю. Я мучаюсь. На это терпение и это мучение я трачу свои нервы и здоровье. Но я продолжаю терпеть и мучиться. И сидеть с ними «за одной партой».

Мне очень не хватает козявки.

*

БУКОВКА

*
Эта буковка «с» осталась только у меня. Сначала их было три. У нас троих. У меня, Серого и Веньки. Звали буковку — Светка. Она была у нас одна. На троих. Буковку мы выкололи там, где не могли увидеть родители. Но мы о ней знали. И помнили. О буковке. И о Светке. Она же была у нас одна. Тогда. Сорок лет тому.
*
Серый спился. Ему лет десять назад в сквере проломили череп. Убили его. Венька в Афгане безвести пропал. Светку третий муж ножиком пырнул. Неделю мучилась. Померла. А мы вот с буковкой живём пока. С буковкой «с». И с другими буковками. И никуда не денемся.
Рукописи не горят.

14.03.2015

***
Некоторые из «своих» мыслей я больше не стану ни записывать, ни озвучивать.

А пусть они тоже имеют право на свободу выбора!

13.03.2015

***
Молодец Колобок. Классный пацан. Завидую. Короткая, но яркая и насыщенная жизнь. Ещё и спеть под конец успел. Умница.
А не выпрыгни он в окно — с неделю бы, наверное, грызли его, грызли черствеющего, своими дёснами беззубыми дед с бабой. Не до песен было бы.

Открыл я сегодня первый раз в этом году окно во двор. Опёрся на подоконник. Носом шумно вдохнул пятидесятую весну…

Ну, и где же ты, моя Лисонька?!

13.03.2015

***
И чтобы там только не говорили читатели Екклесиаста, но всё-таки есть вечные вещи на Земле.

Например — грабли.

04.03.2015

***
С возрастом всё меньше хочется делиться тем, что было со мной.
Гораздо забавнее рассказывать о том, что будет с вами.

04.03.2015

***
У не успевшего сказать — больше шансов быть услышанным.

03.03.2015

***
Даже о том, что ты смог промолчать, очень хочется кому-то сказать.

03.03.2015

***
Реаниматологи, это такие странные дяди и тёти, которые бегают по колено в воде вдоль берега реки, машут руками и мешают другим купаться.

Это всегда очень забавляет Харона.

02.03.2015

***
Не познавший и не удовлетворённый – счастлив. Познавший и не удовлетворённый – несчастлив. Познавший и удовлетворённый – уже жалок…
И это понятно. И это нормально. Не понятно другое – почему мы всегда так стремимся от первого к последнему?

(Да, ещё есть не познавшие и удовлетворённые – но это уже исключение. Это уже – к психотерапевту).

02.03.2015

***
Я не делаю никаких удивительных выводов. Я не создаю никаких новых законов. Боже упаси. Я не претендую на это. Я для этого слишком не умён. Моего ума хватает только на то, чтобы ронять на чужие головы яблоки.