Как белый снежок ветки чёрные сквера,
покрыл мой стишок оголённые нервы.
Покрыл, обезболил их и обесточил
последний мой в несколько строчек стишочек.

Живу я теперь равномерно и чинно.
Слыву только следствием, а не причиной.
Я Солнцу простил миллиарды закатов,
и Осени все я простил листопады.

Являясь всего лишь оптическим фокусом,
слайдом прошедшего дивного отпуска,
якобы светит луна недалёкая,
сытая, жирная, розовощёкая.

Так же и я после солнышка с пятнами
месяцем ясным — не в смысле «понятным» —
со светом чужим в небе жёстком ворочался
ночью бессмысленной, белою ночью.

Наступит весна. Чьи-то новые строчки
набухнут опять, как апрельские почки.
Набухнут и лопнут стихами зелёными —
мелкими, клейкими, незавершёнными.

Не уделю я внимания поросли,
лёжа лениво несобранным хворостом,
зная, что тоже лежать ей нетронутой
осенью кучей фальшивого золота.

1997